Холодный снег набился в морщины коры и толстый

Предлагаем ознакомится со следующей информацией: "холодный снег набился в морщины коры и толстый" и обсудить статью в комментариях.

Тропинка обогнула куст орешника, и лес сразу (расступился, раздался, раздвинулся) в стороны: посреди поляны, в белых (блестящих, сверкающих, сияющих) одеждах, огромный и (величавый, величественный, царственный), как собор, стоял дуб. Казалось, деревья почтительно (раздались, расступились, раздвинулись), чтобы дать старшему брату развернуться во всей силе. Его нижние ветви шатром (разостлались, раскинулись, расстелились) над поляной. Снег набился в глубокие морщины коры, и толстый, в три обхвата, ствол казался прошитым серебряными нитями. Листва, усохнув по осени, почти не (опала, облетела, осыпалась), дуб до самой вершины был покрыт листьями в (белых, снежных, белоснежных, седых) иголочках. Так вот он, зимний дуб. Анна Васильевна (боязливо, робко, несмело) шагнула к дубу, и могучий (прекрасный, великолепный, красивый) страж леса тихо качнул ей навстречу ветвью

(Ю. Нагибин)

Задание3. Подберите синонимы к каждому из паронимов, пользуясь материалом для справок.

  1. Адресант, адресат;

  2. Воинственный, воинствующий;

  3. Деспотический, деспотичный;

  4. Невежа, невежда;

5. Дружеский; дружественный;

6. Безответный, безответственный.

Для с п р а в о к: 1) отправитель; получатель; 2) агрессивный; борющийся, ведущий борьбу с кем-, чем-либо; 3)тиранический; самодур; 4) грубиян; неуч; 5)товари­щеский; дружелюбный; 6) забитый, пришибленный, бессловесный; беспечный, беззаботный.

Задание 4. Укажите художественно-изобразительные средства.

1) …каменные деревья стояли молча и неподвижно днем и еще плотнее сдвигались вокруг людей по вечерам, когда загорались холодные костры. А еще страшней было, когда сердитый ветер бил по вершинам деревьев и весь лес глухо гудел, точно грозил и пел похоронную песню…

2) Сердце Данко пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца, и весь лес замолчал, освещенный этим факелом великой любви к людям…

(М.Горький, «Старуха Изергиль»).

Задание на СРСП: 1) Прочитайте Выпишите средства художественной выразительности.

Задание на СРС:Задание 2, 3, 4, 5.

Литература

1 Ахмедьяров К.К. Русский язык: Учебное пособие для студентов казахских отделений университета (бакалавриат). – Алматы: КазНУ им. аль-Фараби, 2008. – 226 с.

2 Жаналина Л.К., Мусатаева М.Ш. Практический курс русского языка: Учебник. – Алматы: Print-S, 2005. – 529 с.

1.3 (3) Планконспект занятия по русскому языку на тему: Особенности художественного текста. Практикум по созданию текстов в художественном стиле.

Цели:

1. Углубить понятие о художественном стиле речи.

2. Добиться осознания студентами тесной взаимосвязи языка и общества, основных функций языка в обществе, которые будут способствовать правильному стилистическому использованию изученных конструкций в речи.

Аудирование

Задание 1. Прочитайте высказывания классиков. Перескажите их.

1) Задача литературы – запечатлевать в красках, в словах, в звуках, в формах то, что есть в человеке наилучшего, красивого, честного, благородного. В частности моя задача – пробуждать в человеке гордость самим собой, говорить ему о том, что он в жизни – самое лучшее, самое святое… (М.Горький)

2) Любите книгу – источник знания, только знание спасительно, только оно может сделать вас духовно сильными, честными, разумными людьми, которые способны искренно любить человека, уважать его труд и сердечно любоваться прекрасными плодами его непрерывного великого труда. (М.Горький)

3) Человек есть тайна. Ее надо разгадать. И ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время зря. Я занимаюсь этой тайной, потому что хочу быть Человеком! (Ф.М.Достоевский)

4) Мне смешно вспоминать, как я думывал и как Вы, кажется, думаете, что можно себе устроить счастливый и честны мирок, в котором спокойно, без ошибок, без раскаяния, без путаницы жить себе потихоньку и делать не торопясь, аккуратно все только хорошее.

Смешно! Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться. А спокойствие – это душевная подлость! (Л.Н.Толстой)

5) В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли! (А.П.Чехов)

Задание 2. Напишите текст, используя по возможности все средства художественной выразительности.

Письмо

Задание 3. Перепишите, вставляя пропущенные буквы. Объясните правописание гласных после Ц.

  1. Три девиц… под окном пряли поздно вечерком.

  2. Ц…ганы шумною толпою по Бессарабии кочуют.

  3. Я опустил ц…новку, закутался в шубу и задремал.

4. И на приветливы лисиц…ны слова ворона каркнула во все воронье горло.

5. В вагон вошла девушка в белом пуховом платке и ц…гейковом жакете.

Задание 4. Спишите слова, вставляя пропущенные буквы. Объясните правописание этих слов. Составьте с ними 4-5 предложений.

1) Ц..фра, ц…ркуль, ц…пленок, акац…я, плантац…я, огурц…, молодц…, ц…рк, ц…тата, ц…нк, ц…новка, сестриц…н, лисиц. ..н, лестниц…, нац…я, ц…гейка, ц…ркуляц…я, ц…нга, ц…буля (лук), на ц…почках, ц…кнуть, аннотац…я, традиц…я.

2) Ц…анистый калий, ц…кличный ритм, ц.,.линдрическая фигура, ц…ничная фраза, ц…рковая программа, ц..ркулярная пила, мощная ц…тадель, ц…трусовые культуры, ц.,.плячий пух, ц…фровой набор, участниц… конференц…, ц…вилизованный мир, волейбольная секц…я, сильный циклон.

Задание 5. Запишите словосочетания, объяснив правописание всех слов.

Любящая танц… ц…ганка; вести себя ц..вилизованно; приближение ц…клона; проведение приватизац…и; стабилизац…я экономики; новые пуговиц…; старая интеллигенц..я; выступление ц…ркача; опытные пловц…; вакц…на для прививок; круглолиц…й юноша; координац…я движений; не слышно с улиц…; ц…ферблат часов.

Задание 6.Напишите эссе, используя в качестве эпиграфа одно из высказываний, приведенных ниже.

   — А ты его видел? — азартно спросила Анна Васильевна.

   — Самого?.. Живого?.. — Савушкин вздохнул. — Нет, не привелось. Вот орешки его видел.

   — Что?

   — Катышки, — застенчиво пояснил Савушкин.

   Проскользнув под аркой гнутой ветлы, дорожка вновь сбежала к ручью. Местами ручей был застелен толстым снеговым одеялом, местами закован в чистый ледяной панцирь, а порой среди льда и снега проглядывала темным, недобрым глазком живая вода.

   — А почему он не весь замерз? — спросила Анна Васильевна.

   — В нем теплые ключи бьют. Вон видите струйку?

   Наклонившись над полыньей, Анна Васильевна разглядела тянущуюся со дна тоненькую нитку; не достигая поверхности воды, она лопалась мелкими пузырьками. Этот тонюсенький стебелек с пузырьками был похож на ландыш.

   — Тут этих ключей страсть как много, — с увлечением говорил Савушкин. — Ручей-то и под снегом живой…

   Он разметал снег, и показалась дегтярно-черная и все же прозрачная вода.

   Анна Васильевна заметила, что, падая в воду, снег не таял, напротив — сразу огустевал и провисал в воде студенистыми зеленоватыми водорослями. Это ей так понравилось, что она стала носком ботика сбивать снег в воду, радуясь, когда из большого комка вылеплялась особенно замысловатая фигура. Она вошла во вкус и не сразу заметила, что Савушкин ушел вперед и дожидается ее, усевшись высоко в развилке сука, нависшего над ручьем. Анна Васильевна нагнала Савушкина. Здесь уже кончалось действие теплых ключей, ручей был покрыт пленочно-тонким льдом. По его мрамористой поверхности метались быстрые, легкие тени.

   — Смотри, какой лед тонкий, даже течение видно!

   — Что вы, Анна Васильевна! Это я сук раскачал, вот и бегает тень…

   Анна Васильевна прикусила язык. Пожалуй, здесь, в лесу, ей лучше помалкивать.

   Савушкин снова зашагал впереди учительницы, чуть пригнувшись и внимательно поглядывая вокруг себя.

   А лес все вел и вел их своими сложными, путаными ходами. Казалось, конца-краю не будет этим деревьям, сугробам, этой тишине и просквоженному солнцем сумраку.

   Нежданно вдалеке забрезжила дымчато-голубая щель. Редняк сменил чащу, стало просторно и свежо. И вот уже не щель, а широкий, залитый солнцем просвет возник впереди. Там что-то сверкало, искрилось, роилось ледяными звездами.

   Тропинка обогнула куст боярышника, и лес сразу раздался в стороны: посреди поляны в белых сверкающих одеждах, огромный и величественный, как собор, стоял дуб. Казалось, деревья почтительно расступились, чтобы дать старшему собрату развернуться во всей силе. Его нижние ветви шатром раскинулись над поляной. Снег набился в глубокие морщины коры, и толстый, в три обхвата, ствол казался прошитым серебряными нитями. Листва, усохнув по осени, почти не облетела, дуб до самой вершины был покрыт листьями в снежных чехольчиках.

   — Так вот он, зимний дуб!

   Он весь блестел мириадами крошечных зеркал, и на какой-то миг Анне Васильевне показалось, что ее тысячекратно повторенное изображение глядит на нее с каждой ветки. И дышалось возле дуба как-то особенно легко, словно и в глубоком своем зимнем сне источал он вешний аромат цветения.

   Анна Васильевна робко шагнула к дубу, и могучий, великодушный страж леса тихо качнул ей навстречу ветвью. Нисколько не ведая, что творится в душе учительницы, Савушкин возился у подножия дуба, запросто обращаясь со своим старым знакомцем.

   — Анна Васильевна, поглядите!..

   Он с усилием отвалил глыбу снега, облепленную понизу землей с остатками гниющих трав. Там, в ямке, лежал шарик, обернутый сопревшими паутинно-тонкими листьями. Сквозь листья торчали острые наконечники игл, и Анна Васильевна догадалась, что это еж.

   — Вон как укутался! — Савушкин заботливо прикрыл ежа неприхотливым его одеялом.

   Затем он раскопал снег у другого корня. Открылся крошечный гротик с бахромой сосулек на своде. В нем сидела коричневая лягушка, будто сделанная из картона; ее жестко растянутая по костяку кожа казалась отлакированной. Савушкин потрогал лягушку, та не шевельнулась.

   — Притворяется, — засмеялся Савушкин, — будто мертвая! А дай солнышку поиграть, заскачет ой-ой как!

   Он продолжал водить ее по своему мирку. Подножие дуба приютило еще многих постояльцев: жуков, ящериц, козявок. Одни хоронились под корнями, другие забились в трещины коры; отощавшие, словно пустые внутри, они в непробудном сне перемогали зиму. Сильное, переполненное жизнью дерево скопило вокруг себя столько живого тепла, что бедное зверье не могло бы сыскать себе лучшей квартиры. Анна Васильевна с радостным интересом всматривалась в эту неведомую ей, потайную жизнь леса, когда услышала встревоженный возглас Савушкина:

   — Ой, мы уже не застанем маму!

   Анна Васильевна вздрогнула и поспешно поднесла к глазам часы-браслет — четверть четвертого. У нее было такое чувство, словно она попала в западню. И, мысленно попросив у дуба прощения за свою маленькую человеческую хитрость, она сказала:

   — Что ж, Савушкин, это только значит, что короткий путь еще не самый верный. Придется тебе ходить по шоссе.

   Савушкин ничего не ответил, только потупил голову.

   «Боже мой! — вслед за тем с болью подумала Анна Васильевна. — Можно ли яснее признать свое бессилие?» Ей вспомнился сегодняшний урок и все другие ее уроки: как бедно, сухо и холодно говорила она о слове, о языке, о том, без чего человек нем перед миром, бессилен в чувстве, о языке, который должен быть так же свеж, красив и богат, как щедра и красива жизнь.

   И она-то считала себя умелой учительницей! Быть может, и одного шага не сделано ею на том пути, для которого мало целой человеческой жизни. Да и где он лежит, этот путь? Отыскать его не легко и не просто, как ключик от Кощеева ларца. Но в той не понятой ею радости, с какой выкликали ребята «трактор», «колодец», «скворечник», смутно проглянула для нее первая вешка.

   — Ну, Савушкин, спасибо тебе за прогулку! Конечно, ты можешь ходить и этой дорожкой.

   — Вам спасибо, Анна Васильевна!

   Савушкин покраснел. Ему очень хотелось сказать учительнице, что он никогда больше не будет опаздывать, но побоялся соврать. Он поднял воротник курточки, нахлобучил поглубже ушанку:

   — Я провожу вас…

   — Не нужно, Савушкин, я одна дойду.

   Он с сомнением поглядел на учительницу, затем поднял с земли палку и, обломив кривой ее конец, протянул Анне Васильевне:

   — Если сохатый наскочит, огрейте его по спине, он и даст деру. А лучше просто замахнитесь — с него хватит! Не то еще обидится и вовсе из лесу уйдет.

   — Хорошо, Савушкин, я не буду его бить.

   Отойдя недалеко, Анна Васильевна в последний раз оглянулась на дуб, бело-розовый в закатных лучах, и увидела у его подножия небольшую темную фигурку: Савушкин не ушел, он издали охранял свою учительницу. И всей теплотой сердца Анна Васильевна вдруг поняла, что самым удивительным в этом лесу был не зимний дуб, а маленький человек в разношенных валенках, чиненой, небогатой одежке, сын погибшего за Родину солдата и «душевой нянечки», чудесный и загадочный гражданин будущего.

   Она помахала ему рукой и тихо двинулась по извилистой тропинке.

Старая черепаха

   Вася втянул воздух, округлив ноздри, и до самой глубины его проняло крепким, душным запахом зверя. Он поднял глаза. Над дверью висела небольшая вывеска, на ней пожухлыми от южного солнца красками было выведено: «Зоомагазин». За пыльным стеклом витрины мальчик с трудом разглядел пыльное чучело длинноногой клювастой птицы.
   Как плохо мы знаем улицы, по которым ходим изо дня в день! Сколько раз ходил Вася на пляж этой самой улицей, знал там каждый дом, фонарь, каштан, витрину, каждую выщерблину тротуара и выбоину мостовой, и вдруг обнаружилось, что самого главного на этой улице он не приметил.
   Но думать об этом не стоит, скорее туда, в этот чудесный, таинственный полумрак…
   Мать с привычной покорностью последовала за сыном. Тесный, темный магазин был необитаем, но, словно покинутая берлога, хранил живой, теплый дух недавних жильцов. На прилавке лежала горка сухого рыбьего корма, под потолком висели пустые птичьи клетки, а посреди помещения стоял подсвеченный тусклой электрической лампочкой аквариум, устланный ракушками; длинные, извилистые водоросли, слегка подрагивая, обвивали осклизлый каменный грот. Все это подводное царство было отдано в безраздельное владение жалкому, похожему на кровеносный сосудик мотылю, который тихонько извивался, приклеившись к ребристой поверхности ракушки.
   Вася долго стоял у аквариума, словно надеясь, что мертвое великолепие водяного царства вдруг оживет, затем понуро направился в темную глубь магазина. И тут раздался его ликующий вопль:
   — Мама, смотри!
   Мать сразу все поняла: такой же самозабвенный вскрик предшествовал появлению в доме аквариума с причудливыми рыбками, клеток с певчими птицами, коллекции бабочек, двухколесного велосипеда, ящика со столярными инструментами…
   Она подошла к сыну. В углу магазина, на дне выстланного соломой ящика, шевелились две крошечные черепашки. Они были не больше Васиного кулака, удивительно новенькие и чистенькие. Черепашки бесстрашно карабкались по стенам ящика, оскальзывались, падали на дно и снова, проворно двигая светлыми лапками с твердыми коготками, лезли наверх.
   — Мама! — проникновенно сказал Вася, он даже не добавил грубого слова «купи».
   — Хватит нам возни с Машкой, — устало отозвалась мать.
   — Мама, да ты посмотри, какие у них мордочки!
   Вася никогда ни в чем не знал отказа, ему все давалось по щучьему велению. Это хорошо в сказке, по для Васи сказка слишком затянулась. Осенью он пойдет в школу. Каково придется ему, когда он откроет, что заклинание утратило всякую силу и жизнь надо брать трудом и терпением? Мать отрицательно покачала головой:
   — Нет, три черепахи в доме — это слишком!
   — Хорошо, — сказал Вася с вызывающей покорностью. — Если так, давай отдадим Машку, она все равно очень старая.
   — Ты же знаешь, это пустые разговоры.
   Мальчик обиженно отвернулся от матери и тихо произнес:
   — Тебе просто жалко денег…
   «Конечно, он маленький и не повинен ни в дурном, ни в хорошем, — думала мать, — надо только объяснить ему, что он не прав». Но вместо спокойных, мудрых слов поучения она сказала резко:
   — Довольно! Сейчас же идем отсюда!
   Для Васи это было странное утро. На пляже каждый камень представлялся ему маленькой золотистой черепашкой. Морские медузы и водоросли, касавшиеся его ног, когда он плавал у берега, также были черепашками, которые ластились к нему, Васе, и словно напрашивались на дружбу. В своей рассеянности мальчик даже не ощутил обычной радости купания, равнодушно вышел из воды по первому зову матери и медленно побрел за ней следом. По дороге мать купила его любимый розовый виноград и протянула тяжелую гроздь, но Вася оторвал одну только ягоду и ту позабыл съесть. У него не было никаких желаний и мыслей, кроме одной, неотвязной, как наваждение, и, когда они пришли домой, Вася твердо знал, что ему делать.
 
   Днем старая черепаха всегда хоронилась в укромных местах: под платяным шкафом, под диваном, уползала в темный, захламленный чулан. Но сейчас Васе повезло: он сразу обнаружил Машку под своей кроватью.
   — Машка! Машка! — позвал он ее, стоя на четвереньках, но темный круглый булыжник долго не подавал никаких признаков жизни.
   Наконец в щели между щитками что-то зашевелилось, затем оттуда высунулся словно бы птичий клюв и вслед за ним вся голая, приплюснутая голова с подернутыми роговой пленкой глазами мертвой птицы. По сторонам булыжника отросли куцые лапы. И вот одна передняя лапа медленно, будто раздумывая, поднялась, слегка вывернулась и со слабым стуком опустилась на пол. За ней, столь же медленно, раздумчиво и неуклюже заработала вторая, и минуты через три Машка выползла из-под кровати.
   Вася положил на пол кусочек абрикоса. Машка вытянула далеко вперед морщинистую, жилистую шею, обнажив тонкие, также изморщиненные перепонки, какими она прикреплялась к своему панцирю, по-птичьи клюнула дольку абрикоса и разом сглотнула. От второй дольки, предложенной Васей, Машка отвернулась и поползла прочь. В редкие минуты, когда Машке приходила охота двигаться, ее вытаращенные глаза не замечали препятствий, сонным и упрямым шагом, мерно переваливаясь, шла она все вперед и вперед, стремясь в какую-то, ей одной ведомую даль.
   Не было на свете более ненужного существа, чем Машка, но и она на что-то годилась: на ней можно было сидеть и даже стоять. Вася потянулся к Машке и прижал ее рукой; под его ладонью она продолжала скрести пол своими раскоряченными лапами. Ее панцирь, состоящий из неровных квадратиков и ромбов, весь словно расшился от старости, на месте швов пролегли глубокие бороздки, и Вася почему-то раздумал на нее садиться. Он поднял Машку с пола и выглянул в окно. Мать лежала в гамаке, ее легкая голова даже не примяла подушки, книга, которую она читала, выпала из ее опущенной вниз руки. Мать спала. Вася спрятал Машку под рубаху и быстро вышел на улицу.
 
   Над поредевшим, полусонным от жары базаром высоко и печально звучал детский голос:
   — Черепаха! Продается черепаха!
   Васе казалось, что он стоит так уже много-много часов; прямые, жестокие лучи солнца пекли его бедную неприкрытую голову, пот стекал со лба и туманил зрение, каменно-тяжелая Машка больно оттягивала руки. Во всем теле ощущал он томительную, ломящую слабость, его так и тянуло присесть на пыльную землю.
   — Черепаха! Продается черепаха!
   Вася произносил эти слова все глуше, он словно и боялся и хотел быть услышанным. Но люди, занятые своим делом, равнодушно проходили мимо него; они не видели ничего необычного в том, что для Васи было едва ли не самым трудным испытанием за всю его маленькую жизнь. Если бы вновь очутиться в родном, покинутом мире, где ему так хорошо жилось под верной маминой защитой!
   Но едва только Вася допускал себя до этой мысли, как родной дом сразу утрачивал для него всю прелесть, становился немилым и скучным, ведь тогда пришлось бы навсегда отказаться от веселых золотистых черепашек.
   — Ого, черепаха! Вот это-то мне и надо!
   Вася так углубился в себя, что вздрогнул от неожиданности и чуть не выронил Машку из рук. Перед ним стоял рослый, плечистый человек, видимо портовый грузчик, и с каким-то детским восхищением глядел на старую черепаху.
   — Продаешь, малец?
   — Да…
   — Сколько просишь?
   — Девять… — смущенно сказал Вася, припомнив цену, какую в зоомагазине просили за двух черепашек.
   — Девять? А меньше не возьмешь?
   — Не могу… — прошептал Вася. Ему было очень стыдно.
   — Ну, коли не можешь, плачу! У меня, понимаешь, сынишка завтра домой, на Тамбовщину, уезжает, так охота ему что-нибудь эдакое подарить…
   Грузчик порылся в карманах и достал две зеленые и одну желтую бумажку.
   — Нет у меня с собой девяти, понимаешь, — сказал он озабоченно, — ровно семь.
   Вася был в отчаянии, он не знал, чем помочь этому большому и, видимо, доброму человеку. «Никогда-никогда больше не буду я торговать».
   — Постой-ка, малец, — нашелся вдруг грузчик, — я тут близко живу, зайдем ко мне, я тебе вынесу деньги!..
   И вот они вместе зашагали с базара. Вася был очень счастлив, все так хорошо вышло, он был горд своим первым жизненным свершением, к тому же ему нравилось шагать сейчас рядом с этим сильным и мужественным человеком, как равному с равным. Справа, в прозоре улицы, открылось полуденное море, и на его сверкающем фоне Вася увидел, как железные руки кранов трудятся над маленьким суденышком, стоявшим у причала. Огромные мягкие тюки один за другим спускались с неба на палубу, и мальчику казалось странным, что суденышко не тонет под всем этим грузом. Он хотел было спросить своего спутника, в какие края отплывает пароход, но не успел.
   — Вот и пришли, малец. Обожди тут, я мигом!
   Вася стоял перед белым одноэтажным домиком, окруженным густо разросшимися кустами акации. Ему показалось странным, что такой большой человек живет в таком маленьком домике, но он тотчас забыл об этом и стал внимательно вглядываться в окна, расположенные по фасаду. Ему очень хотелось увидеть мальчика, которому достанется Машка.
   — Эх, жаль, сынишки нет дома, — сказал, появившись, грузчик, — а то познакомились бы. Он у меня самостоятельный, такой вот, как ты, малец. На, принимай монету! Да ты посчитай: денежки счет любят!
   — Нет, зачем же… — пробормотал Вася и протянул покупателю Машку.
   Тот взял ее в свои большие ладони и приложил к уху, словно часы.
   — А она не пустая внутри-то?
   Машка, как назло, не показывалась из своего каменного жилища, и Васе даже стало обидно, что она так равнодушно с ним расстается. А грузчик, примостив черепаху против глаз, заглядывал в щель между щитками.
   — Нет, вроде что-то там трудится! Ну, бывай здоров, малец, спасибо тебе.
   — Вот что, ее зовут Машкой… — вдруг быстро и взволнованно заговорил Вася. — Она очень фрукты любит и молоко тоже пьет; это только считается, что черепахи не пьют молока, а она пьет, правда, пьет…
   — Ишь ты, — усмехнулся грузчик, — простая тварь, а туда же!
   Он сунул Машку в широкий карман своей куртки и пошел к дому. А Вася растерянно глядел ему вслед. Он хотел еще очень много рассказать о Машке, о ее повадках, капризах и слабостях, о том, что она хорошая и добрая черепаха и что он, Вася, никогда не знал за ней ничего плохого. В носу у него странно пощипывало, но он нахмурил брови, задержал на миг дыхание, и пощипывание прекратилось. Тогда он крепко зажал в кулаке деньги и со всех ног бросился к зоомагазину.
 
   Когда Вася принес домой двух маленьких черепашек и в радостном возбуждении поведал матери о всех своих приключениях, она почему-то огорчилась, но не знала ни что сказать, ни как поступить в этом случае. А раз так, лучше обождать и подумать, ведь дети — такие сложные и трудные люди…
   — Да, да, — только и сказала она задумчиво и печально, — милые зверушки.
   Вася не заметил, как прошла вторая половина дня. Малыши были на редкость забавные, смелые и любознательные. Они оползали всю комнату, двигаясь кругами навстречу друг другу, а столкнувшись, не сворачивали в сторону, а лезли друг на дружку, стукаясь панцирем о панцирь. Не в пример старой, угрюмой Машке они не стремились забиться в какой-нибудь потайной угол, а если и хоронились порой, то это выглядело как игра в прятки. И привередами они тоже не были: чем бы ни угощал их Вася — яблоками ли, картошкой, виноградом, молоком, котлетой, огурцом, — они все поглощали с охотой и, тараща бусинки глаз, казалось, просили еще и еще.
   На ночь Вася уложил их в ящик с песком и поставил на виду, против изголовья своей кровати. Ложась спать, он сказал матери счастливым, усталым, полусонным голосом:
   — Знаешь, мама, я так люблю этих черепашек!
   — Выходит, старый-то друг не лучше новых двух, — заметила мать, накрывая сына одеялом.
   Бывают слова, как будто простые и безобидные, которые, будучи сказаны ко времени, вновь и вновь возникают в памяти и не дают тебе жить. В конце концов, Машка даже и не друг ему, Васе, а просто старая, дряхлая черепаха, и ему вовсе не хочется думать о ней. И все-таки думается ему не о том, какой вот он молодец, что сумел раздобыть этих двух веселых малышей, с которыми так интересно будет завтра играть, а все о той же никудышной Машке. Думается тревожно, нехорошо…
   Почему не сказал он тому человеку, что на ночь Машку надо прятать в темноту? А теперь, наверное, зеленый свет месяца бьет в ее старые глаза. И еще не сказал он, что к зиме ей надо устроить пещерку из ватного одеяла, иначе она проснется от своей зимней спячки, как это случилось в первый год ее жизни у них, и тогда она может умереть, потому что в пору спячки черепахи не принимают пищи. Он даже не объяснил толком, чем следует кормить Машку, ведь она такая разборчивая…
   Конечно, он может завтра же пойти и все сказать, но захотят ли новые хозяева столько возиться со старой Машкой? Правда, тот человек, кажется, очень добрый, утешал себя Вася, наверное, и сын у него такой же добрый. Но успокоение не приходило. Тогда он натянул одеяло на голову, чтобы скорее уснуть, но перед ним вновь возникли голые, немигающие птичьи глаза Машки, в которых отражался беспощадный зеленый свет месяца.
   Вася сбросил одеяло и сел на кровати. Он уже не испытывал ни жалости к Машке, ни раздражения против матери, отказавшейся держать в доме трех черепах. Все это вытеснялось в нем каким-то непонятным, болезненным чувством недовольства собой, обиды на себя. Это чувство было таким большим и незнакомым, что оно не помещалось в Васе, ему нужно было дать выход, и Вася попытался заплакать. Но ничего не получилось. Это горькое, едкое чувство высушило в нем все слезы.
   Впервые Васе перестало казаться, что он самый лучший мальчик в мире, достойный иметь самую лучшую маму, самые лучшие игрушки, самые лучшие удовольствия. «Но что я такое сделал? — спрашивал он себя с тоской. — Продал старую, совершенно ненужную мне черепаху». — «Да, она тебе не нужна, — прозвучал ответ, — но ты ей нужен. Все, что есть хорошего на свете, было для тебя, а ты для кого был?» — «Я кормлю птиц и рыб, я меняю им воду». — «Да, пока тебе с ними весело, а не будет весело, ты сделаешь с ними то же, что и с Машкой». — «А почему же нельзя так делать?»
   Вася не мог найти ответа, но ответ был в его растревоженном сердце, впервые познавшем простую, но неведомую прежде истину: не только мир существует для тебя, но и ты для мира. И с этим новым чувством возникло в нем то новое неотвратимое веление, название которого — долг — Вася узнает гораздо позднее. И это веление заставило Васю вскочить с кровати и быстро натянуть одежду.
   Свет месяца лежал на полу двумя квадратами, перечеркнутыми каждый черным крестом. В тишине отчетливо тикали мамины крошечные ручные часики. Разбудить маму? Нет, сказало Васе его новое, мягкое, горячее сердце, мама устала, и ей так трудно бывает уснуть. Ты сам должен все сделать…
   Вася нащупал ящик и достал черепашек, два гладких, тяжелых кругляша, как будто налитых ртутью. Но этого может оказаться мало, а он должен действовать наверняка. Сунув черепашек под рубашку, Вася отправил туда же коробку с новыми оловянными солдатиками, затем подумал, снял с гвоздя ружье и повесил его через плечо.
   Выйдя из комнаты, мальчик тихонько притворил за собой дверь. Он и раньше подозревал, что ночью в мире творятся странные дела, и сейчас с каким-то замирающим торжеством сказал себе: «Так я и знал», увидев, что яблоневый садик подкрался почти к самому крыльцу, а флигелек, в котором жили хозяева, отвалился в черную, затененную глубь двора.
   По двору носились щенки старой Найды, и каждый щенок катил перед собой черный клубок своей тени. Ласковые и приветливые днем, они не обратили ни малейшего внимания на Васю, занятые своим ночным делом. Только сама Найда, втянув ноздрями Васин запах, глухо заворчала и звякнула цепью. Чувство незнакомой враждебности мира тоскливо щемило сердце мальчика.
   Трудным шагом приблизился Вася к деревьям, побеленным луной. Не было ни малейшего ветерка, но все листочки на деревьях шевелились, шорох и слабый скрип стояли над садом, будто деревья сговаривались о чем-то своем, ночном. И Васе вспомнилась его придумка, будто деревья по ночам ходят купаться в море. Он придумал это вполусерьез, удивленный тем, что за все их пребывание в здешнем крае ни разу не выпал дождь, а ведь деревья не могут жить без влаги. Но сейчас эта придумка неприятно охолодила ему спину.
   Что-то пронеслось мимо его лица, задев щеку легким трепетанием крыльев. Летучая мышь? Нет, летучая мышь распарывает тьму с такой быстротой, что ее скорее угадываешь, чем видишь. А сейчас он успел заметить за частым биением крыльев толстенькое веретенообразное туловище.
   «Мертвая голова!» — догадался Вася и тотчас же увидел ее: большая бабочка, сложив треугольником крылья, уселась на ствол яблоньки, освещенный, как днем. На ее широкой спинке отчетливо рисовался череп с черными пятнами глазниц и щелью рта. Неутомимый ночной летун был в его руках, отныне его коллекция пополнится новым, крупным экземпляром. Вася уже почувствовал, как забьется, щекоча ладонь, накрытая рукой гигантская бабочка. Но полный какого-то нового, бережного отношения ко всему живому, Вася подавил в себе чувство охотника и лишь погладил мизинцем вощеную спинку бражника. Словно доверяя ему, бражник не сорвался в полет, а сонно пошевелил усиками и переполз чуть выше. На своем коротком пути он задел спящего на том же стволе жука. Жук приподнял спинные роговицы, почесал одну о другую задние ножки и, не вступая в спор, — места на всех хватит, — чуть подвинулся, да только неумело: отдавил ножку своей соседке, какой-то длинной сухой козявке. И вот десятки мелких существ заворошились на стволе яблоньки и снова улеглись спать.
   Вася с улыбкой наблюдал их сонную кутерьму, он даже не подозревал, что их так много здесь, на этом тонком стволике. Хоронятся, таятся днем, сколько силенок тратят, чтобы уберечься от него, Васи, а сейчас — нате-ка! — разлеглись во всей своей беззащитности. И он мысленно пожелал им спокойной ночи, как старший собрат по жизни.
   Вася вышел на улицу спокойным и уверенным шагом сильного и доброго человека, но он еще далеко не стал хозяином ночи. Луна высоко стояла на небе. Залитая ее светом, холодно и странно светилась бледная ширь улицы. А на дальнем ее конце вздымалась глухая черная стена, рассеченная серебряной щелью. «Море!» — вспыхнула догадка. Днем плоское, как вода в блюдце, море стало сейчас на дыбы, грозно нависло над городом. Вася оглянулся на калитку.

Зимний дуб

Тропинка обогнула куст орешника, и лес сразу раздался в стороны. Посреди поляны в белых сверкающих одеждах, огромный и величественный, стоял дуб. Казалось, деревья почтительно расступились, чтобы дать старшему собрату развернуться во всей силе. Его нижние ветви шатром раскинулись над поляной. Снег набился в глубокие морщины коры, и толстый, в три обхвата, ствол казался прошитым серебряными нитями. Листва, усохнув по осени, почти не облетела, и дуб до самой вершины был покрыт листьями в снежных чехольчиках.

Анна Васильевна робко шагнула к дубу, и великодушный могучий страж леса качнул ей навстречу ветвью.

«Анна Васильевна, поглядите,» — сказал Савушкин и с усилием отвалил глыбу снега с прилипшей снизу землей, с останками гнилых трав. Там, в ямке, лежал шарик, обернутый сопревшими листьями. Сквозь листья торчали острые наконечники игл, и Анна Васильевна догадалась, что это еж.

Мальчик продолжал водить учительницу по своему мирку. Подножие дуба приютило еще многих постояльцев: жуков, ящериц. козявок. Отощавшие, они в непробудном сне перемогали зиму. Сильное, переполненное жизнью дерево скопило вокруг себя столько живого тепла, что бедное зверье не могло бы сыскать себе лучшей квартиры

Отойдя далеко, Анна Васильевна в последний раз оглянулась на дуб, бело-розовый в закатных лучах, и увидела у его подножия небольшую темную фигурку: Савушкин не ушел, он издали охранял свою учительницу. И Анна Васильевна вдруг поняла, что самым удивительным в этом лесу был не зимний дуб, а маленький человек в разношенных валенках, чиненой одежде, сын погибшего за родину солдату, чудесный гражданин будущего.

(По Ю. Нагибину) 232 слова

холодный снег набился в морщины коры и толстый

Зимний дуб

Лес вёл пу́тников сло́жными, пу́таными хода́ми. Каза́лось, конца́-кра́ю не бу́дет деревьям, сугро́бам, тишине́.

Нежда́нно вдалеке́ забре́зжила ды́мчато-голуба́я щель. Редняк смени́л чащу, ста́ло просто́рно и свежо́. И вот уже не щель, а широ́кий, зали́тый со́лнцем просве́т возни́к впереди́. Что́-то засверка́ло, заи́скрилось, ледяны́ми звёздами.

Тропи́нка обогну́ла куст оре́шника, и лес сра́зу раздался в стороны. Посреди́ поля́ны в сверка́ющих оде́ждах, огро́мный и вели́чественный как собо́р стоя́л дуб. Деревья почти́тельно расступи́лись, что́бы дать ста́ршему собрату разверну́ться во всей си́ле. Его́ ве́тви шатро́м раски́нулись над поля́ной. Снег наби́лся в морщи́ны коры́, и то́лстый, в три обхва́та, ствол каза́лся проши́тым сере́бряными ни́тями. Листва́, усо́хнув по осени, почти́ не облете́ла.

Учи́тельница ро́бко шагну́ла к ду́бу, и могу́чий, великоду́шный страж леса ти́хо качну́л ей навстре́чу ве́твью.

Оценка 4.2 проголосовавших: 118
ПОДЕЛИТЬСЯ

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Please enter your comment!
Please enter your name here